Петербургский театральный журнал №107

Не время эстетической рефлексии.

Не время текста.

Может быть, время исторических штудий. Но не время театральной критики, которая — эстетическая рефлексия и текст.

Эстетические разногласия надолго закончились.

Но мы почему-то решили выпустить номер, сделанный, в основном, еще до 24 февраля. Первый номер нашего (по иронии судьбы) юбилейного, тридцатого года. Будет ли второй? Будет. Будет ли он последним? Не знаем…

Этот не делался как последний. И написанные в последний момент перед сдачей эссе каждого члена редакции мы не стал пока печатать. Будет последний — напечатаем.

А этот был собран до того, как 24 февраля сломался хронотоп и мы стали жить одновременно во всех временах, попали под одну обложку всех книг и учебников сразу, под одну судьбу — то ли Томаса Манна, то ли Стефана Цвейга, то ли Густафа Грюндгенса. Он верстался перебежками и из точки паники. Как и зачем писать сегодня о театре? С какой оптикой? Нужны ли описания цветочков с их тычинками и пестиками? Бывают периоды, когда музы должны замолчать, а уж театральные критики точно…

Сперва мы не принимали никаких решений, потом принимали, потом сами отменяли их. Понадобился месяц, чтобы мы решили продолжить работу. Чтобы что?…

Пока не знаем. Но помогает историческая память. Помните (а вы, конечно, помните), после восстания декабристов, в 1826 году был принят новый цензурный устав? Его прозвали «чугунным», и прожил он совсем недолго, года два, потому что в якобинском духе стало возможным истрактовать даже «Отче наш». И даже Третьему отделению стало ясно, что с ним жить нельзя… И устав отменили, возник более свободный и лояльный, и театральная критика пошла в рост, и эстетические дискуссии возобновились… С надеждой на это мы пока отражаем реальный театр в режиме реального времени.