За 60

Про Гандлевского писать тем труднее, что сам он фору даст любому пишущему о стихах, и его авторефлексии на порядок убедительнее наших левых домыслов. Он однажды назвал этот способ описания мира «критическим сентиментализмом», и та давняя статья сродни известному ломоносовскому манифесту о трех стилях: высоком, низком и главном — среднем. Суть такого самоопределения понятна, если вспомнить поэтическую ситуацию восьмидесятых: фактически, — слом эпох и поиск языка, — между пафосом и иронией, между высокой лирикой и концептуальной деконструкцией. Знаменательно, что в поэтической биографии Гандлевского было две поэтические группы: сна- чала «Московское время» (Сопровский, Кенжеев, Цветков), затем «Альманах» (Пригов, Айзенберг, Кибиров, Рубинштейн). И если «Московское время» обращалось к традиции и высокой норме на фоне адаптированного языка «разрешенной» советской поэзии, то авторы «Альманаха» в большинстве своем занимались совершенно другими вещами: они отстраняли, деконструировали и обессмысливали этот язык с его привычными формулами, и в общем, они разрушали нормативность как таковую. Гандлевский был и с теми, и с другими, но по сути — ни с теми, ни с другими. В «Московском времени» вообще не было программ и манифестов, там было ощущение дружеской общности, выразившееся в культивировании соответствующих жанров, и еще там было ощущение высокой ценности русского Серебряного века; но у каждого он был свой, и для Гандлевского, как теперь уже совершенно очевидно, главным поэтом там был Ходасевич. У московских концептуалистов из «Альманаха», безусловно, была программа, но Гандлевского с ними если что и роднило, то некий прием, игра, сдвиг, сброс — из высокой цитаты в уличное просторечие, как в тех знаменитых стихах про «аптеку, улицу фонарь / под глазом бабы». Но и в этом смысле, как теперь уже очевидно, Гандлевскому был гораздо ближе Лев Лосев, нежели Дмитрий Александрович Пригов. Это игра между инерцией языка и привычками речи, между поэтической метафизикой и уличным «диаматом», между «недоноском» Баратынского и «недобитком» из советского газетного фельетона. И действительно, что-то в этом роде двести с лишним лет назад делали сентименталисты, создававшие литературу частного человека и открывшие язык «малых жанров», поэзию частной жизни.
Инна Булкина, составитель серии «Числа».