Что происходит, когда идеал сталкивается с реальностью? Когда усталое сознание все же теряет равновесие и человек начинает сомневаться в традиционных и рациональных основах? Когда логика и разум, изначально призванные быть полезными, развеять ужас перед неведомым и сделать мир понятным, предательски начинают казаться удушающими, противоречащими неотъемлемым от жизни страданию, страстям и инстинктам и натыкаются на собственный предел? Набравшись смелости, наша коллега Аня Гудкова собрала с полок книги, в которых иррациональное становится предметом исследования и стилем жизни, Дионис одерживает верх над Аполлоном, а разум плутает неизведанными тропами — от обложки к обложке.
Морган Мейс «Пьяный Силен. О богах, козлах и трещинах в реальности» (Individuum)
Тема противопоставления чувств и рассудка, аполлонического и дионисийского начал не нова, но все еще актуальна, и именно ей посвящена новинка Моргана Мейса «Пьяный Силен». Рассматривая художественные особенности полотна Рубенса, Мейс отмечает, как тонко тот прочувствовал всю трагичность и величественность фигуры Силена, а в ней — неумолимость той силы, которая в свое время вынудила отца художника, Яна Рубенса, рискнуть своим благополучием и вступить в роковую запретную любовную связь; силы, о которой писал и мечтал Ницше; силы, которая заставила народы моря в далеком Бронзовом веке стереть с лица земли хеттскую и микенскую цивилизации; и силы, которая воцарялась на греческих сатурналиях и которая неизбежно противоречит рассудочному, аполлоническому началу. Мейс ловко маневрирует между сферами мифологии, истории, искусствоведения и философии, обсуждая это противоречие и то, как безмолвно открывается истина, в каких формах она становится доступна художнику — и как это все уловил Рубенс в своем изображении Силена.
Джорджо Агамбен «Пульчинелла, или Развлечения для детей» (Носорог)
Похожим образом, но уже отталкиваясь от фигуры не Силена, но Пульчинеллы, Агамбен рассуждает о тщетности рациональных притязаний на истину и серьезность, анализируя произведения художника Тьеполо, посвященные этому персонажу.
Обсуждая пределы познания и языка, нюансы различных театральных форм и живописных произведений, автор задается вопросом, почему Джандоменико Тьеполо на закате своей жизни создает фрески именно с Пульчинеллой? Как столь неловкому и противоречивому персонажу удается возвыситься над комедией и трагедией, жизнью и смертью? Что роднит его с силенами и сатирами? Почему любая биография оказывается биографией Пульчинеллы, как только становится правдивой?
Купить книгу
Антонен Арто «Гелиогабал» (Kolonna publications) и Анатолий Рясов «Антонен Арто и смерть постдраматического театра» (Jaromir Hladik press)
История другого неоднозначного персонажа, Гелиогабала, легла в основу одноименного романа Антонена Арто, ключевой темой в разностороннем творчестве которого является страдание от невозможности уместиться в рамках рассудка, речи и морали. Арто остро сознавал обреченность мысли и ее принципиальную неспособность быть высказанной, и, страдая от несоответствия содержания и выражения, он понимал, что традиционные способы коммуникации, всё социальное и «разумное» искажает истину и должно быть превзойдено.
Так Арто предлагает, например, знаменитую концепцию театра жестокости или же обращается к Гелиогабалу — римскому императору, чье правление было переполнено кровопролитиями, развратом и анархическими тенденциями. В книге, изобилующей историческими деталями, размышлениями о христианстве и язычестве, Арто усматривает в правлении Гелиогабала высокий философский смысл и ценность!
Хорошим дополнением или началом для чтения и понимания Арто может быть книга Анатолия Рясова «Антонен Арто и смерть постдраматического театра», лаконично и емко описывающая его многогранную личность.
Купить книгу раз и два (UPD. фанаты Арто всё разобрали, ждем возвращения книг на наши полки!)
Диана Батай, Жорж Батай «Ангелы с плетками» (Kolonna publications) и Алексей Зыгмонт «Святая негативность» (Новое литературное обозрение)
Жорж Батай — еще одна ключевая фигура западной философии, порывающая с рациональностью. Основные для него концепции насилия и сакрального рассматриваются в книге Алексея Зыгмонта «Святая негативность». В ней подробно исследуется «всеобщая экономика» Батая: мир исполнен насилия и бесполезной траты, единственный способ совладания с которыми философ видел в жертвоприношении.
Например, приобщиться к бессмысленной трате мира и восстановить с ним утраченную интимность можно посредством расточения себя в любовных наслаждениях, которым не суждено никогда быть вполне удовлетворенными. Батай видит в бессмысленном любовном изнурении себя движение святости и рассматривает это почти в терминах христианского призыва к детской наивности, противопоставляемой малодушному рациональному стремлению отказаться от него. Такую апологию безутешных любовных наслаждений представляет «Аллилуйя» Батая (в сборнике «Ангелы с плётками»).
Марсель Энафф «Маркиз де Сад. Изобретение тела либертена» (Гуманитарная академия)
Когда речь идет о расточении себя в любовных наслаждениях, сложно не вспомнить Маркиза де Сада, интересное прочтение произведений которого предлагает Марсель Энафф. Он видит в тех непристойностях , о которых пишет Сад, не противопоставление рационализму, рассудку и Просвещению, а их апофеоз. Что происходит с телом, когда его лишают метафизического измерения — души, когда оно перестает что-то символизировать и человек начинает рассматриваться в просвещенческом духе как эмпирически исчерпываемый и понятный? Как иерархия и властная структура воспроизводит себя в отсутствии божественного правителя?
Насилие, которое Сад вершит над классической литературой и традиционными читательскими ожиданиями, Энафф рассматривает в философских, экономических и поэтических терминах.
Василий Розанов «В темных религиозных лучах. Свеча в храме» (Рипол) и «Опавшие листья» (Альпина)
Другую апологию дионисийского начала можно усмотреть в текстах Василия Розанова, в частности в сборнике «В темных религиозных лучах», где философ подробно исследует проблему противоречия духовного и чувственного. В творчестве Розанова в целом поражает и вместе с тем очаровывает его противоречивость: как он одновременно выстраивает свою аргументацию в христианских терминах и, очевидно, имеет определенную религиозность, при этом говорит вещи, которые в традиционном понимании праведности показались бы кощунственными. Можно заметить, что для русского религиозного ренессанса было характерно возрождение духовности весьма искаженным, эстетским, декадентским образом, и вероятно, в этом смысле Розанов просто яркий представитель Серебряного века, обитающий больше «около церковных стен», чем в самом храме, и любующийся «бесконечно грустным ликом Христа».
Для Розанова характерен «дионисийский» поток сознания, наполненный противоречивыми и провокационными высказываниями, ярким примером которого служат «Опавшие листья» — своеобразный набор дневниковых записей, заметок, афоризмов, изобилующих красноречивыми и лаконичными размышлениями об обществе, религии, искусстве и многом другом.
Купить «В темных религиозных лучах» и «Опавшие листья»
Лев Шестов «Достоевский и Ницше» (Академический проект)
Обратим внимание на еще одного философа Серебряного века — Льва Шестова, которого сравнивают с Кьеркегором в силу их принадлежности к экзистенциально-иррационалистической традиции и упования на индивидуальный опыт, только с помощью которого может быть познана истина и который противопоставляется общим категориям рассудка и прочего, чем оперирует классическая философия. Для Шестова самым важным моментом постижения истины является трагедия: именно она позволяет увидеть мир во всем его ужасе и реальности, избавившись от розовых очков рационализма. Именно достигнув какого-то предела — трагедии — и только «из бездны» человек понимает шаткость всех основ, на которых держится общество, — морали, рассудка, логики, — и видит, насколько они лицемерны, лживы и беспощадны к частному опыту «маленького человека». Он развивает эту мысль на примере опыта и творчества Достоевского и Ницше в одноименной книге.
Купить книгу
Юджин Такер «Ужас философии. Звездно-спекулятивный труп» (HylePress)
Тема бездн и пределов мышления является ключевой для трилогии Юджина Такера «Ужас философии». Во второй ее части — «Звездно-спекулятивном трупе» — автор пытается прочитать философские произведения в терминах литературы ужасов. Как в кошмаре, одиноко плывущий в неизвестном направлении по бескрайнему океану или застрявший дрейфующим в космосе, перед читателем предстает философ. Такер рассматривает все оттенки центральной для ужасов концепции темноты и небытия: непостижимость бога и тьму богооставленности в средневековой апофатической теологии, негативный мистицизм Батая, ничто и ничтойность Хайдеггера и Сартра, чёрный цвет у Гёте, квадраты Фладда и Малевича, кьяроскуро Караваджо, шуньята Киотской школы, пессимизм Шопенгауэра и многое другое. Эта книга— своеобразный обзор самых разных моментов философии, приходящей в ужас от мысли, подрывающей саму возможность мысли, а следовательно и констатирующей тщетность ее самой.
Леонид Липавский «Исследование ужаса» (Ad Marginem)
Также исследованием ужаса занимается Леонид Липавский в одноименной книге. Что общего у капающей из пальца крови, желе, бескрайней пустыни, ползущей змеи, темноты?.. как жизнь в ее изначальном состоянии, в самой ее базовой форме (или неоформленности) проявляется в обычных вещах, которые вызывают в нас ужас? В этой книге ужас рассматривается как результат предстояния разума, привыкшего к дифференцированному и обособленному, перед неконцентрированной жизнью.
Михаил Ямпольский «Возвращение Адама. Миф, или Современность архаики» (Издательство Ивана Лимбаха)
Получается, мрачны наши перспективы, раз столь ценимые обществом рассудочность и разумность обречены?.. Действительно, с проникновением рационализма / логоса в культуру диссонансы и противоречия, обсуждаемые выше, только усиливались — разум создавал ловушки, в которые сам постоянно и попадался.
Но в книге «Возвращение Адама. Миф, или Современность архаики» Михаил Ямпольский утверждает, что вообще-то для современного сознания миф может быть даже ближе, чем логос. Традиционно через миф человек может восстанавливать утраченные связи с природой, жизнью, прорываться к единству и истине, которые заслоняются разумностью. Ямпольский говорит об актуализации мифа, его принципиальной связи с современностью (модерностью) и о том, как миф может возрождаться с помощью искусства благодаря его способности погружаться в то состояние недифференцированности, которая была до утраты заветного единства. Исследуя переход от логоса к мифу, Ямпольский апеллирует к лингвистическим и философским теориям, текстам русских формалистов, а также большое внимание уделяет творчеству В. Гандельсмана в качестве иллюстрации высказываемых идей.
Купить книгу (UPD. Книга временно закончилась!)
