Какой иллюзорной кажется сакура в отдалении. Какой богатой и вдумчивой оказывается японская литература при близком знакомстве. Казалось бы, совсем недавно мы рассказывали о самых замечательных новинках из страны восходящего солнца — и вот опять мы собираемся в литературное путешествие. А что поделать — отличных японских авторов на наших полках становится всё больше!
Избегая клише, бестрепетно приближаемся к японским новинкам на наших полках, где встречаем и самых актуальных авторов, и неизвестных экспериментаторов прошлого, погружаемся в мифологию и историю кинематографа.
Саяка Мурата «Земляноиды» (Popcorn Books)
Новый роман Саяки Мураты, чьё имя прогремело на весь мир после публикации «Человека-комбини», шокирует гротеском и гипнотизирует символами знакомого нам современного общества и его нравов. Доведя в своей предыдущей повести, камерной и отчасти автобиографичной, до логического финала рассуждения о «человеке нормальном» и обществе потребления (другими словами, поместив этого самого человека в комфортную и знакомую обстановку комбини), Мурата на сей раз выбирает взгляд на наше общество извне — и раса земляноидов вдруг предстает сборищем странных существ, охваченных предрассудками и скованных табу, где даже понятия «обычности» и «справедливости» приобретают экстремальный характер.
Главная героиня романа Нацукэ представляет себя пришельцем из глубин космоса, наблюдающим за Землей — Фабрикой по производству людей, где все направлено на стандартизацию и беспрерывное воспроизводство человеческих винтиков. А что же будет, если кто-то (да хоть бы и главная героиня — не зря же она главная) позволит себе нарушить привычный общественный порядок? А вот это уже самая шокирующая часть книги, ради которой, собственно, и стоит начинать чтение.
«Смех сумасшедших. Рассказы» (Icebook)
Сборник мистических, детективных и психопатологических рассказов, появившихся между двумя мировыми войнами на литературных полях Японии — и, подобно многим вычурным диковинам того времени, своей популярности среди русскоязычной публики все еще ожидающих. Иной была судьба восьми представленных в этом сборнике авторов на родине: все они в 1920 – 1930-х публиковались в знаменитом и невероятно модном тогда журнале «Синсэйнэн» и работали на стыке массовых жанров детектива, мистики и научной фантастики.
Для японского общества то была эпоха стремительных перемен и модернизации, в том числе в сфере искусства. В литературе наиболее передовые деятели пера и чернил (среди которых — Ватанабэ Он, Унно Дзюдза, Кога Сабуро), уже вчитавшиеся в первые переводы английского и американского детектива, принялись за реформацию жанра тантэй сёсецу и его частного воплощения хэнкаку — то есть «неканонического» детектива, в котором отсутствует даже сама детективная структура, зато вдоволь разной степени абсурдов и сюрреальностей. Такими и выдались рассказы, явившиеся переложением традиций англоязычной прозы на восточный лад и скомпонованные в сборник «Смех сумасшедших».
Хироко Оямада «Нора» (NoAge)
Обманчивая пастораль и сюрреалистическая притча, открытая для бесчисленных и одинаково верных толкований. Начавшись как семейная история типично бытового содержания (перевод супруга в другое отделение компании, из-за чего муж и жена переезжают в деревню и снимают у родственников дом), «Нора» постепенно обретает форму произведения, в котором не соблюдаются привычные законы реального мира, а текст обрастает чертами j-horror (то есть историй про привидения) и обращается к теме феминизма. Смесь, свою гремучесть приобретающая именно в сознании читающего. Такой эпатажной и шокирующей Хироко Оямада, сама отъявленная книгочейка, создает «Нору» — на перекрестье миров Кафки, Мураками, Льюиса Кэрролла и Кобо Абэ.
Джошуа Фридман «Японские мифы. От кицунэ и ёкаев до „Звонка“ и „Наруто“» (МИФ)
В чем отличие японской мифологии от, скажем, древнеримской, скандинавской или греческой? В том, что Япония — это страна, где мифы до сих пор имеют огромное значение и переосмысляются в разных областях жизни и произведениях искусства. Взгляду европейца японский миф кажется довольно молодым, так как, скорее всего, он смотрит на мифологическую подноготную Страны восходящего солнца глазами Лафкадио Хирна (1850-1904), первого ассимилировавшегося в Японии европейца. Но история, конечно, уходит в глубину веков — и доставать оттуда символы и значения особенно важно в контексте Японии как страны, где чтут преемственность и традиции.
Исследование специалиста по древней японской литературе Джошуа Фридмана охватывает мифологию практически всей истории страны — от императорских времен до современного переосмысления архетепических сюжетов в «Наруто».
«Женщина из дома с олеандрами. Сборник рассказов» (Icebook)
Еще один сборник короткой японской прозы XIX-XX веков. Оказывается, помимо давно знакомых и обильно переведенных Нацумэ Сосэки и Акутагавы Рюноскэ, в то время творила целая плеяда самобытных и талантливых писателей, выросших уже на зарубежной литературе, но все еще сильно укорененных в традиционном восточном мировосприятии. Поэтому коллективный портрет того литературного поколения, собранный на страницах этого издания, получается таким неоднородным и ярким — тут и авангардист Юмэно Кюсаку, и декадент Ода Сакуноскэ, и последователь романтизма Куникида Доппо, и многие другие представители самых разных жанров и стилей.
Перед нами — новое иллюстрированное издание!
Акира Куросава «Жабий жир» (Rosebud)
Переиздание культовой автобиографии самого известного кинорежиссера Японии, предельно откровенный взгляд на жизнь и творчество Куросавы — глазами Куросавы. В 1951-м году 41-летний Акира привез свой короткий, но революционный с точки зрения повествовательной структуры фильм «Расёмон» по рассказам Рюносуке Акутагавы в Венецию и взял там Золотого льва, тем самым прорубив своим коллегам окно на европейскую сцену. Через год «Расёмон» завоевал еще и Оскар, окончательно покорив кинематографический мир. Дальше у Куросавы будут фильмы по Достоевскому и Шекспиру, признание в любви от французских режиссеров, совместная работа с советскими киноделами и экранизация собственных снов — а в своих мемуарах «Жабий жир» он касается раннего периода жизни, возможно, самого интересного и забавного.
Режиссер вспоминает школьные — «карамельные» — годы (одноклассники из-за излишней плаксивости Акиры называли его «карамелькой-саном»), мытарства ранней юности и первые, чисто случайные, шаги в кино. Все это описано просто, но очень искрометно и даже весело — словно Куросава сам забавляется, припоминая все эти эпизоды.
Рёко Секигути «Нагори. Тоска по уходящему сезону» (Ad Marginem)
И последняя книга в нашем чарте — размышления о вечном и преходящем от живущей во Франции японской писательницы Рёко Секигути: ее заметки и эссе, из которых соткана «Тоска по уходящему сезону», начинаются с медитации об условности разграничения времен года в природе, а продолжаются размышлением о том, что привычное деление человеческой жизни на этапы (тоже своего рода сезоны) тоже во многом условно. Четыре времени года и всего одна жизнь — таким мировосприятием проникнут текст Секигути, старающейся вместить в него опыт как можно больший, отображая уклад жизни, эмоции и значение переходных моментов. За причудливым и оригинальным ходом ее мысли очень интересно наблюдать.
