Мы написали эту подборку специально для издания The Village. Теперь ее можно прочитать и у нас.
Людям, оказавшимся по разные стороны границ, чрезвычайно важно сохранять связь – спасительную, успокаивающую и помогающую пережить все невзгоды. Видеть лица друг друга в «кружочках» в Телеграме, пролистывать секунды быта в сторис, останавливать мгновение (пусть и не обязательно прекрасное) в BeReal – все это причуды современного мира. А были времена, когда самым верным и доступным способом сохранения связи на расстоянии были рукописные слова – письма, романы, открытки, из коих складывался отдельный, ни на что не похожий эпос.
Полные драмы, неподдельных всплесков чувств, раздражающих формальностей и немыслимых откровений, подобные переписки составляют документ эпохи, ушедшей безвозвратно, и рассказывают о людях, отживших свое, но не отчувствовавших, – потому что слова более долговечны и трогательны. Даже для нас (и даже сейчас), их читающих и тоже переживающих события, с которыми тяжело примириться. О таких книгах-переписках, душераздирающе невыдуманных, и пойдет речь.
Эрих Мария Ремарк «Скажи мне, что ты меня любишь…» (АСТ)
«Свет глаз моих, ты так далеко от меня, и я пишу в какую-то бесконечную пустоту…»
(Эрих Мария Ремарк из Сент-Морица – Марлен Дитрих в Беверли-Хиллз, 21.02.1938)
«Неофициальный» роман немецкого писателя, своим «Западным фронтом без перемен» покусившимся на Библию (правда, лишь с точки зрения объемов продаж), но именно в письмах к своей трагической возлюбленной Марлен Дитрих представшего натурой хрупкой, романтической и метущейся. Некоторые даже считают, что Ремарк никогда не был бóльшим писателем, чем в этих письмах.
Он – всемирно известный литератор и ярчайший экспонат «потерянного поколения», известный, правда, лишь одним своим романом (зато каким – тем, вышеназванным) и вращающийся в самых ярких богемных кругах, где и встретил Её. Она – кумир миллионов и дива, переживающая спад кинокарьеры, но все еще желанная, роковая, коварная. Он в переписке скрывается под псевдонимами своих персонажей и прикидывается маленьким мальчиком; она – неизменно Пума. О чем же они рассказывают друг другу? Он, обнажаясь до дифирамбов и призывая на помощь созвездья и стихии, – о беспутных и волшебных мыслях, навеянных ее образом, о грезах любви. Она – о кулинарных шедеврах и сломанных сковородках. Конечно же, Дитрих писала далеко не только про это – просто основной массив ее писем к Ремарку уничтожила одна из его жен, актриса Полетт Годдар. Но и то, что осталось, составляет уникальную историю любви во время коричневой чумы и чувства, на расстоянии не ослабевающего.
Купить книгу
Сергей Прокофьев, Николай Мясковский «Переписка» (Университет Дмитрия Пожарского)
«Обожаемый Серж, получил вашу симфоньетточку и спешу выболтать свои впечатления. Общее впечатление от этой части самое приятное: свежо, весело, грациозно, местами даже пикантно, слушаться должно легко и с приятностью: если финал будет такой же, то я опять жалею, что в него войдет цаца (caca)»
(Н.Я. Мясковский – С.С. Прокофьеву, 28 июля 1909 г., Петербург)
А вот томик слов и любезностей с нотных полей, уникальный с точки зрения личностей собеседников и продолжительности общения. Николай Мясковский сейчас не слишком исполняем, но все же один из главных отечественных музыкантов первой половины двадцатого века, автор двадцати семи симфоний, преподаватель Московской консерватории и пример композиторской статности и крепости духа. А Сергей Прокофьев, с другой стороны, едва ли не главная поп-звезда академической музыки первых тридцати лет двадцатого столетия, концертирующий по миру виртуоз, гений и enfant terrible в одном лице. Первую часть своей жизни Прокофьев провел в турне по Америке, Азии и Европе – оттуда он и посылал многочисленные письма своему лучшему другу НЯМе (сокращение по инициалам Николая Яковлевича Мясковского), получая ответы в несусветных количествах. И в них – бытовые подробности кочевой жизни музыкантов (пианино не строит, апельсины горчат, отдохнуть бы, да нет же…), впечатления путешественника от новых мест и произведений их современников вроде «Скрябы» (Скрябина) или «ЗБС» (Захарова Бориса Степановича), очень трогательные приглашения в гости, дабы вместе «побарабанить» по пианино (те, кому знаком фортепианный стиль Прокофьева, могут ухмыльнуться…). Переписка эта длится от беззаботных дней юности, пышущих энергией и задором, до темных пятидесятых, в которые уже пожилые мэтры, несмотря ни на что, все еще обращаются один к другому «мой любезнейший» и хвалят друг дружку за новые произведения.
Купить книгу
Наталья Громова «Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах» (Редакция Елены Шубиной)
«Краткость писем и невыразительность давно понимаю и принимаю, и сама к этому теперь склонна. Но раз уже возобновилась переписка, не надо бы разрывать ее такими широкими полосами безответственности. И тут, как везде, должна быть, конечно, полная свобода действий. Но когда уже есть ток общения, хочется чувствовать его живым. И для животворения его, когда не хочется и не можется писать, существуют открытки».
(Варвара Малахиева-Мирович – Льву Шестову, 1 мая 1924, Москва – Париж)
История любви, столь сдержанной и незаметной, что оставалась годами тайной, пролистывалась на расстоянии и вела к философским прозрениям. Не имевшие возможности быть вместе, Лев Шестов и Варвара Малахиева-Мирович соприкасались друг с другом через строки, беседы о Шекспире и сны. Познакомились Варвара, тогда еще Малофеева, девушка высоких нравов и дочь бывшего монаха, и Лев, человек, тянущийся к литературе и философии, но принужденный отцом руководить семейной мануфактурой, на салоне в одном из знатных домов Киева. И постепенно за разговорами о философии начало разгораться пламя чувства, которое они, по разным причинам, были вынуждены скрывать.
Затем Варвара с семьей уехала в Италию – так началась поистине иносказательная переписка, смыслы которой расшифровывают до сих пор. Вот и последний труд Натальи Громовой создан на основе найденных писем Шестова к Варваре, доселе неизвестных, что и составило единую картину их отношений (которые в один момент преобразились в любовный треугольник с участием младшей сестры Варвары – Анастасии), которые Громова в первой части книги и реконструирует, а во второй приводит сами письма. В них действительно стоит вчитаться, погрузиться, потому что за внешне нейтральным тоном в них кроются намеки и «подмигивания» (вот еще одно такое – вторую часть своей новой фамилии Варвара взяла в честь персонажа раннего рассказа Шестова), настаивается тайное желание, подавленные эмоции, которые, сдерживай не сдерживай, а прорываются сквозь оковы нравов и запятых.
Купить книгу
Винсент Ван Гог «Письма к брату Тео», «Письма к друзьям», «Птица в клетке», «Мечтавший о солнце» (АСТ, Эксмо, КоЛибри)
«Ты не должен сердиться на меня на то, что я опять тебе пишу. Это только для того, чтобы сказать тебе, что у меня особенная страсть к живописи».
(Винсент Ван Гог – брату Тео, Гаага, 15 августа 1882)
Знаменитое душевное неспокойствие голландского художника желтообразных вихрей находило воплощение в словах еще до того, как Винсент притронулся к кисти. Его юношеские письма полны неудовлетворённости жизнью, беспокойных мечтаний и попыток обратиться к богословию. Параллельно с распадом целостной картины мира у Ван Гога обостряется творческое зрение, вырабатывается внимательность к наполняющим жизнь крайностям. Постепенный переход от сдержанности раннего периода, некой потерянности юнца, к уже привычно примеряемой к нему экзальтации и нервозности прослеживается в многочисленных письмах, коих в эпистолярном наследии художника наберется на несколько томов.
Со своим братом Тео он начинает переписываться в 1872 году, еще работая на семейном предприятии в Гааге, – Винсент поверяет ему как тихие радости от занятий живописью, так и сомнения в избранном пути. К коллегам по холстам и краскам – Антону ван Раппарду, Эмилю Бернару и Полю Гогену – Ван Гог обращался тоже исповедально, терзаясь, делясь своими открытиями, но и выпуская порой жало скандалиста, ревностного и неутешного приятеля. Находится в его письмах место и метафизическим излияниям, которые некоторые исследователи называют «душевными движениями», так и вполне материальным, бытовым хитростям и склокам. В собрании писем Ван Гога от издательства «КоЛибри» (том 1, том 2) собраны как раз все воплощения нашего смутного героя. И это очень ценно, ведь Ван Гог превращает события своей жизни в натуру. Отражаясь в его переписках, они и сами становятся произведением искусства.
Роман Якобсон, Клод Леви-Стросс «Переписка 1942-1982» (Дело)
«Дорогой Роман, я перечитал вашу статью и мало что в ней изменил».
(Леви-Стросс – Якобсону, неизвестный месяц 1946 или 1947 года)
Чего ожидать от переписки двух ученых-структуралистов и семиотиков, один из которых занят погружением в индейскую мифологию, а другой курсирует из Европы в Америку и обратно, составляя свою теорию коммуникации? Конечно же, отражение интеллигентной, сентиментальной и ехидно-уважительной дружбы двух знаковых для социальных наук личностей, которую они пронесли через свои письма с момента знакомства в Нью-Йорке, куда они оба перебрались из пылающей Европы, и вплоть до смерти Якобсона. Две грани научно-исследовательского бомонда середины двадцатого века (Леви-Стросс – молчаливый домосед, а Якобсон, наоборот, виртуоз посиделок до поздней ночи, декламаций стихов и невообразимых алкогольных возлияний), они прекрасно дополняли друг друга, апофеозом чего стал их совместный разбор «в четыре руки» стихотворения Бодлера «Кошки», вынесенного в эпиграф этого издания. Языковые хулиганства (ох уж эти семиотики…), отчаяние от головоломок с изолированными системами, книжные советы экзотического характера, совместное купание в лингвистических безднах славянской речи, рутина странствующих лекторов – сколько всего обсуждают эти буйные мужи социальных наук, так много внимания уделяющие коммуникации и языку в своих работах и переходящие в своих письмах на торжественно-дружественный слог!
Купить книгу
Ханна Арендт, Карл Ясперс «Письма 1926-1969» (Издательство института Гайдара)
«Вы так добры, что снова и снова радуетесь нашей жизни в Швейцарии. Да, это невероятная благосклонность судьбы. Мы в мгновение ока лишились родины. Здесь мы как будто непрерывно в пути, но это путешествие приятно – мы сохраняем дистанцию и предаемся раздумьям».
(Карл Ясперс – Ханне Арендт, Базель, 6 ноября 1948)
Редкий пример переписки между двумя величинами философской мысли, у которой есть вполне конкретно зафиксированное начало и неизбежный трагический финал. В 1926 году двадцатилетняя Ханна Арендт проходит философский курс у Карла Ясперса в Гейдельбергском университете – и отправляет ему первое письмо, где просит разъяснить некоторые тезисы с последней лекции профессора. Это и стало началом прекрасной дружбы, означенной спорами, непримиримыми идеологическими разногласиями, взаимной поддержкой (несмотря ни на что) и простой человеческой теплотой, которая только и способна сохранить отношения людей на расстоянии. Интересна эта переписка тем, что показывает трансформацию отношений «преподаватель-студент» в дружеские, от «господина Профессора» до «дорогого Почтеннейшего» – и все на фоне катастрофы в Европе, еврейских погромов, эмиграций и смятений духа, которые напрямую затронули и Ясперса, и Арендт. Показывает, как академические дискуссии приводят к откровенности – Ясперс, вообще не склонный к общению с другими, поверял Арендт самые сокровенные из мыслей, а та помогала своему бывшему преподавателю и его жене материально и морально.
Конечно, можно навешивать ярлыки на дружбу Арендт и Ясперса: мол, он был для нее, рано потерявшей отца, кем-то вроде наставника, а она воплощала в себе смесь рассудительности и легкомыслия, которых почтенному Ясперсу порой не хватало. Но есть в этом нечто большее: это и отражение судьбы беззащитных интеллектуалов, которым тоже нужна обычная поддержка и опора в жизни на фоне мирового потопа, и история простых человеческих отношений – трогательных, настоящих, и впечатляюще доверительных. Заканчивается переписка, как водится, лишь со смертью одного из адресатов – и когда финальное письмо, после сорока лет и тысяч-тысяч строк в обе стороны, состоит лишь из двух слов, написанных чужой рукой… Это очень пронзительный итог.
Купить книгу
Майя Лавринович «„…душевно к вам привязан”: Переписка графа Александра Воронцова и бригадира Алексея Дьяконова (1780-е годы)» (Высшая школа экономики)
«За хлопатами маими сдесь не исполнил я должности поздравлением Вашего сиятельства с новым директором Академии наук. То примите сие мое хотя несколька поздное, но искреннейшее поздравление. Я, нося милости Ее Сиятельства, так был абрадован, как самому лутчему собственному моему благополучию».
(Алексей Дьяконов – графу Александру Воронцову, 10 февраля 1783 года, Нарва)
А вот пример переписки, полностью ломающей каноны наших представлений о сословном порядке екатерининской России. В XVIII веке письма обладали статусом главного средства связи. Бумаге, правда, не доверяли самых искренних своих чувств: ко времени жизни наших героев уже вышел «Дневник одной недели» Радищева, на подходе были «Письма русского путешественника» Карамзина, в которых только намечались новые глубины эмоциональной вовлеченности и чувственности. Тем удивительнее случай переписки графа Александра Романовича Воронцова, одного из самых просвещённых и влиятельных сановников царствования Екатерины Великой, и отставного бригадира Алексея Дьяконова, человека для нашей истории практически безымянного, биографию которого пришлось реконструировать специально для этого издания. Это был молодой человек из провинции, переехавший в Петербург, служивший копиистом и не чуждый театрального искусства, принявший участие в сражениях Семилетней войны и даже причисленный к масонской ложе. Амбициозный Дьяконов попадает на службу к Воронцову в период неопределенностей своей жизни (ему жалуют военный чин бригадира, но места для него, по сути, нет) и находит в фигуре графа своего покровителя и старшего товарища. Зачем все это нужно было Воронцову и как уживался в новом кругу «инородный» Дьяконов – это другой вопрос (который, кстати, детально раскрывается во вступительных материалах к переписке).
В письмах они обмениваются цитатами из Вольтера, обсуждают революционные события из Франции, делятся информацией о своих больных суставах, поздравляют друг друга с праздниками и заполняют непритязательными подробностями быта огромную разницу в их социальном положении. Отдельно, конечно, обращает на себя внимание слог Дьяконова и его манера письма. И такая дружба между святейшим графом и амбициозным, но неприкаянным чиновником, с одной стороны, поражает нас, а с другой, оказывается нормой для общества того времени. Исследование составителя сборника Майи Лавриновской о превратностях дружбы, эпистолярных традициях времени и масонском следе в жизни России восемнадцатого столетия, приведенное в начале томика, позволяет составить целостную картину нравов и строк.
«Екатерина II и Вольтер. Переписка» и «Екатерина Великая и Фридрих Великий. Переписка 1744–1781. Откровенно и конфиденциально» (Университет Дмитрия Пожарского, Бослен)
«Позвольте мне сказать Вашему Величеству, что понять вас невозможно. Едва море поглотило картин на шестьдесят тысяч экю, которые везли вам из Голландии, как вы заказываете их во Франции на четыреста пятьдесят тысяч ливров. <…> А еще вы покупаете тысячу редкостей в Италии. Но, по совести, где вы берете столько денег?»
(Вольтер – Екатерине II, Ферне, 14 января 1772 г.)
Кстати, о Екатерине – императрица и сама была не чужда длительно-доверительных связей посредством букв, причем адресатами ее были не последние люди для истории тех дней. Хотя, а как могло быть иначе? На протяжении пятнадцати лет Екатерина II вела переписку с «патриархом человечества» и «апостолом разума», французским философом, поэтом и драматургом Вольтером, с которым ни разу не виделась, но считала себя его ученицей – одних его слов и мыслей оказалось достаточно. Зачитываясь с юных лет французской литературой, она особенно выделяла Вольтера, чьи произведения вызывали фурор в обществе, а сам он курсировал между тюрьмами и ссылками – и когда спустя год после дворцового переворота, результатом которого стало воцарение Екатерины II, правительница начала письменное общение с Вольтером, он стал для нее не только преданным собеседником, но и полезным советником в делах государственных.
Совершенно другой характер носит переписка Екатерины Великой с прусским королем Фридрихом II, тоже прозванным Великим. Подобно Екатерине, он высоко ценил Вольтера и в начале своего царствования пригласил его к своему двору в Пруссию (такую же привилегию получил и Иоганн Себастьян Бах). Вершить судьбы мира, участвовать в политических игрищах, спорить по поводу вакцинации от оспы, обсуждать любовные страсти – в переписке двух монархов пугающе переплетается личное и государственное. Письма в этой книге скомпонованы по сюжетам, что позволяет дать каждому из сорока одного письма детальный комментарий и раскрыть исторический контекст, на фоне которого оно было написано. Вот уж точно – ничто человеческое государям не чуждо.
Купить переписку с Вольтером
«Жила-была переводчица: Людмила Савицкая и Константин Бальмонт» (Новое литературное обозрение)
«Бамонт, милый – сейчас получила Ваше письмо по почте. Конечно, Ваше стихотворение – “Нет, ты не поняла” очень хорошо, очень. Только в нем – ошибка, потому что я не “не поняла” – от того-то я и не могу любить его так, как люблю другие <…>».
(Людмила Савицкая – Константину Бальмонту, 11 февраля 1902, утром)
Общение с помощью слов и бумаги не всегда принимает форму переписки. Поговорим об отношениях поэта и переводчицы, связанных литературными узами, которые постепенно становятся чем-то большим. Людмилу Савицкую часто называют посредником модернистской литературы, ответственной за перевод на французский корифеев нового мировосприятия вроде Джойса и Паунда. Конечно же, Савицкая была сложнее и трагичнее того образа, который о ней составили – дочка редактора-составителя, в детстве выучившая французский и английский, сбежавшая ради театральной карьеры в Париж в 1902-м году (не зная, что уже никогда не вернется в Россию), но из-за нежелательной беременности вынужденная покинуть сцену, поэтому переключившаяся на литературную деятельность, занимаясь переводами, сводя знакомства и создавая собственные произведения.
Тогда же, в начале века, она свела знакомство с буревестным и пылким Константином Бальмонтом (а через него и со всеми ключевыми фигурами русского модернизма) – их история началась с кратковременного романа, но продолжилась более глубокими отношениями, выраженными в переводах Савицкой произведений Бальмонта на французский, чем она трогала душу поэта неизмеримо сильнее, нежели прикосновениями. Письма Людмилы Бальмонту датированы 1902 годом, то есть зарей их знакомства, и несут в себе искренность и порывистость, такие юношески несмышлёные эмоции. Письма самого поэта Людмиле, или Люси, какой она являлась в его письмах, уже из 1922-го – тогда их связывали профессиональные отношения, ведь Савицкая организовывала литературные встречи Бальмонта в Париже и взяла ответственность за французское развитие карьеры своего давнего знакомца. Невидимую грань, проложенную меж профессиональными отношениями и личными, эти двое переступали не раз – столько же на этом месте они обжигались и скандалили друг с другом. А переписка эта проявляет самое ценное в Серебряном веке и самое притягательное – страсть творчества и творчество страсти.
Купить книгу
+ бонус: Салли Руни «Прекрасный мир, где же ты?» (Синдбад)
«Элис, ты считаешь, что проблемы современного романа – это продолжение проблем современной жизни? Я согласна, что выглядит пошлостью и декадентством, даже эпистемической несправедливостью растрачивать себя на секс и дружбу, когда человеческая цивилизация катится в пропасть. Но однако это как раз то, чем я каждый день занимаюсь. <…>».
(Айлин – Элис)
Творчество Салли Руни, особенно ее последний роман «Прекрасный мир, где же ты?», вполне можно рассматривать как эволюционную ступень классического эпистолярного романа, где чувства персонажей поровну распределены между написанными ими письмами (теперь в мессенджерах или электронной почте) и мимолетными встречами, не отягощенными серьезными беседами, клятвами и заверениями – скорее, составленными из бытовых мелочей. В противовес, письма героев Руни отяжеляют мысли об экологической, политической и нравственной ситуации в мире, будто бы от их точки зрения зависит решение этих самых проблем. Это, в общем-то, отражает тенденцию поколения миллениалов – высокопарность и масштабность мысли (пусть иногда клишированной), касающейся вещей глоальных, вкупе с [притягательной] тривиальностью повседневной жизни, полной разнообразных удовольствий. В «Прекрасном мире…» словно дополняют друг друга две истории – одна половина разворачивается в повседневностях четверки персонажей (Элис, Феликс, Айлин, Саймон), а другая витает в переписке Элис и Айлин, которые чу́дным образом смешивают размышления о высоком и злободневном с последними новостями из личной жизни и бытовыми тривиальностями.
И «тривиальность» в этом контексте – ничуть не оскорбление. Просто в этих переживаниях легко узнать себя – они где-то на периферии нашего сознания постоянно и из-за этого не воспринимаются слишком остро. В отличие от кажущихся чудес из переписок вышеизложенных, к прекрасному далёку которых мы неосознанно тянемся. Возможно, прекрасный мир именно там – на расстоянии лет или километров. И все герои нашей подборки, как и мы сами, старались достичь его – хотя бы письмом.
