Мы привыкли видеть их на экранах, но читать про них не менее интересно. В чужих историях они проживают тысячи жизней — но как они справляются с историей жизни собственной? Хватает ли режиссерского мастерства, лицедейского таланта и творческой отваги на рассказ о себе? Все эти метафорические и не очень вопросы мы задаем лишь потому, что собираемся рассказать об автобиографиях из мира кино: сами мы от страницы к странице перелетали как от кадра к кадру, не моргая, но только удивляясь, сколько в душе человеческой скрыто, даже если сама она оголена перед камерами.
Актеры — люди тяжелой судьбы. Вернее, судеб. Те, для кого страстью и работой становится воспроизведение других жизней, вынося их на суд зрительский и рискуя нарваться на уничижительное «не верю», могут становиться заложниками ролей, что бы это ни значило. Но быт и нравы их самих не менее занимательны, чем те, кого они играют на экране. И вот тому несколько книжных доказательств, где знаменитые актеры — и герои, и исполнители.
А начнем с главного хита киноавтобиографической прозы последних лет. «Зеленый свет» — это не просто мудборд жизни Мэттью Макконахи, плотно нашпигованный историями, рисунками и даже мотивирующими стикерами актера, но отношение к жизни в целом, принятие ее во всем отрицательном и триумфальном, наслаждение самим фактом существования в этом самом безумном из миров. Да, Мэттью живет уникально, имеет что сказать даже о банальном прилагательном и делает это в незабываемом стиле, совмещая непредсказуемость описываемых событий с энергичностью повествования: тут и мудрость на каждый день, и упоительные фейлы из актерской юности, и моменты житейского озарения. И все сдобрено авторским иллюстративным материалом. Удивительно, как подобное можно совместить в книге такого относительно небольшого объема, однако Мэттью по-актерски мастерски расставляет акценты и никогда не перебарщивает. Поэтому и мемуары его такие же, какой он сам: запоминающиеся, но понятные каждому.
Если опус Макконахи так и искрит оптимизмом, то история Майкла Дж. Фокса учит тому, как сохранять это чувство в неотвратимых и непредвиденных обстоятельствах. В 29 лет тому самому Марти Макфлаю диагностировали болезнь Паркинсона — Фокс принял испытание, научился жить с этим недугом, снимался в кино, основал фонд для помощи другим и даже заслужил звание «почетного доктора». В 2018 году у Фокса обнаружили опухоль на позвоночнике — реабилитация после операции прервалась внезапным ударом, обездвижившим актера на собственной кухне, с чего и начинается этот томик воспоминаний-размышлений. Прогрессирующая болезнь неотвратимо наводит на размышления о смерти, а природный оптимизм трещит по швам от новых и новых ударов, которые Майкл Дж. Фокс стойко переносит, попутно рассказывая, откуда он черпает силы и что помогает ему держаться, а не выдерживать.
Еще одна исповедь, которая лишний раз напоминает, что актеры — не просто узнаваемые образы и веселящие нас чудаки да трагики, но тоже люди со своими зависимостями, болью и слабостями. «Тот самый» Чендлер из «Друзей», а в миру Мэттью Перри, на страницах своей автобиографии смело и откровенно признается в темной стороне своей жизни и депрессии. Чендлер был готов высмеять все вокруг — Мэттью с таким же юмором отзывается о происходящем в его судьбе, и это становится своеобразной формой ретрита, только на глазах у всего мира. К сожалению, судьбе было угодно, чтобы в момент выхода этой книги на русском языке Мэттью Перри преждевременно ушел из жизни.
Есть такое актерское понятие, как «закрыть роль». То есть настолько убедительно и органично сыграть того или иного персонажа, что зрители начинают ассоциировать актера только с ним, а другие боятся за эту роль приниматься. Вроде Василия Ливанова, сделавшего подобное с ролью Шерлока Холмса. Или как Олег Янковский в «Том самом Мюнхгаузене». Вообще, Янковский сделал намного больше — и в какой-то момент «закрыл» образ пустующего интеллигента в стране без будущего, самого не знающего, чего ему хочется, где спрятаться, к кому подступиться… На эти же вопросы отвечает Олег Иванович Янковский в автобиографии «Улыбайтесь, господа» — человек удивительного таланта и внешности, игравший и на экране, и на сцене; и за «железным занавесом», и за рубежом; последний Народный артист СССР и первый расстрелянный на экране Николай II. Янковский пишет о тонкостях советского кинопроизводства, своем опыте работы с режиссерами калибра Тарковского и Соловьева, привитых ценностях и жизненных принципах. И, конечно, о ролях и всем, что их составляет.
Есть такое ощущение, что люди в 1910—1920-х годах проживали не одну жизнь, а сразу несколько — такое несметное количество событий и сюжетных поворотов на календарный год можно встретить в мемуарах того времени. Изящное тому подтверждение: автобиография Полы Негри, актрисы немого кино, покорившей Голливуд и Чарли Чаплина лично, а также одной из первых женщин-вамп в мировом кинематографе. Итак, наберите воздуха: дочь словацкого жестянщика Ежи Халупца и дамы неопределенного происхождения, проводит детство в Польше, где туберкулез мешает всерьез заниматься балетом, но открывает дорогу на драматическую сцену, где ее замечают кинопродюсеры и затем увозят в Голливуд, создав из талантливой девочки, певшей русские романсы, роковую красотку Полу Негри, покоряющую американские и мировые экраны. Миг славы был ярок, но короток — приход звукового кино к концу двадцатых выявил польский акцент Полы и оборвал ее карьеру, восстановить которую на прежнем уровне так и не удалось. Несмотря на это, она прожила чрезвычайно богатую жизнь, в которую уместилась женитьба на одном из самопровозглашенных братьев-князей Мдивани из Батуми, финансовый крах и работа в негостеприимной Германии, а также время для воспоминаний и ухода в тень. Пола Негри прожила довольно долго, а последние годы работала над этой книгой мемуаров. Женщины-вамп тоже стареют, но только не в воспоминаниях — там они молоды навечно.
Есть такие люди, жизнь которых сама по себе сценарий. А если этот гипотетический человек еще и режиссер по профессии, то границы между искусством и повседневностью размываются бесповоротно. Переходим к жизнеповествованиям именитых мастеров кинематографического пера, почерк которых можно распознать и в событиях, происходящих с ними лично.
Как говаривал Ингмар Бергман (на правах многократного лауреата, окруженного нестихающим ореолом славы), его кино представляет собой ретрансляцию впечатлений детства. И это тот редкий случай, когда лучше самого «виновника» об этом не расскажет ни один биограф. Почему? Потому что такая безрассудность по отношению к собственной жизни под силу только большим художникам. Потому что подобная откровенность может быть только у отчаянных (или отчаявшихся) смельчаков. Потому что есть, что сказать. Потому что настолько насыщенная внутренняя экзистенция, в которой по-десадовски смешивается и высокое, и низменное, встречается редко. Бергман же подходит под все категории — а еще он безоговорочно доверяет образам, ему явленным и прожитым, так что события, прописанные в «Латерне магике» становятся не просто байками, о которых умудренный мэтр решил от скуки вспомнить, но именно явлениями, определяющими [кинематографическую] жизнь шведского мастера. Бергман подпускает читающего на расстояние вытянутой руки — но рука эта держит камеру, направленную на себя.
Камера фиксирует свет, составляя цельное изображение, облагороженное движением. Каждая автобиография — такое же движение, в процессе которого из отдельных сцен монтируется история характера и становление личности. Или становление хаоса — это уж как повезет, и в случае Вернера Херцога более подходяще. Немецкий режиссер является идеальным олицетворением кинематографического безумия и отваги, снимавшим свое кино в джунглях и перетаскивающим огромный корабль через горную цепь, пешком прохаживавшимся от Мюнхена до Парижа и имевшим дело с Клаусом Кински. Уже одно из перечисленного стоит прожитой жизни и окажется серьезной проверкой на прочность — а тут все, везде и сразу. В мемуарах с симптоматичным названием «Каждый за себя, а Бог против всех» Херцог настолько общителен и открыт, а рассказанное им столь поражает, что как раз задаешься вопросами, которые Вернер ставит в предисловии: «Куда человека может забросить судьба? Откуда берутся все новые повороты в жизни?». Жизнь, необузданная и слетевшая с катушек, но поддающаяся режиссуре — идеальное лекало для поиска ответов.
«Жить, чтобы снимать – снимать, чтобы жить»
Такой формулой-перевертышем мог пользоваться следующий наш герой, рискнувший разложить свою жизнь меж страниц. Годы шелестят, а популярность Федерико Феллини не иссякает — словно вода в том самом римском фонтане Треви. То и дело появляются новые исследования, эссе и оммажи к итальянскому маэстро, но куда ценнее его собственные слова о прожитом и снятом. Для Феллини делать фильм было эквивалентным рассказу о себе, поэтому и автобиография его красноречиво называется «Делать фильм». Это призыв к действию, так как вторую часть книги составляют советы Феллини о съемочном ремесле. Но в первую очередь — это легчайший сказ о жажде творчества, лишь разжигающейся с годами, от человека, бо́льшую часть жизни проведшего в режиссерском кресле. Верим и вслушиваемся.
Знакомо ли вам чувство припоминания, когда удивляешься времени, что прошло с события — хотя, казалось бы, вот оно, вчера просквозило? Думается, у советского классика Эльдара Рязанова было нечто подобное, когда он с десяток раз переписывал и дополнял свои автобиографии, коих было несколько, пока наконец происходящее с ним в жизни не перестало помещаться на страницы. И ведь все важное: и учеба во ВГИКе у Козинцева («сочините рассказ, заканчивающийся на фразе “…который час”»), и съемки «Кинопанорамы», и работа с актерами, после которой каждый хотел сняться у Рязанова еще разок. И это не говоря уж о самом кино, которое настолько глубоко в нашем генокоде, что даже не верится, что оно вообще было когда-либо снято — словно просто существовало всегда. Как и сам Эльдар Рязанов, будто испокон лет режиссирующий, хотя когда-то хотел стать моряком или писателем. Что ж, последнюю участь он себе исполнил — перед вами объединенный и окончательно дополненный автором том мемуаров «Грустное лицо комедии, или Наконец подведенные итоги».
И наконец, Луис Бунюэль, взявшийся писать автобиографию, когда понял, что имеет дело с развивающейся амнезией, в чем и признается на первых страницах, — а еще честно заявляет, что в его и так небезгрешной памяти окончательно смешались вымыслы и реальность, так что отделить одно от другого он даже не пытается. И почему-то возникает ощущение, что с такими предлагаемыми обстоятельствами история Бунюэля становится более правдивой, ведь речь о человеке, как-то раз пожелавшем «спать двадцать два часа в сутки, а потом запоминать все сны и записывать их» и создающем фильмы из такой тонкой сновидческой ткани, где причинно-следственные связи сшиты настолько номинальными стежками, что времени разбираться нет — только наслаждаться. Вот и жизнь Луиса такова. Суточный барабанный бой в родной Сарагосе, деспотичные порядки иезуитского коллежа, стервятники и богема Парижа, мексиканские приключения и склон лет, озаренный золотом наград, ему самому ненужных, — все это в мире Бунюэля настолько же реально, как и муравьи из человеческой ладони, как и нищие дети, макающие черствый хлеб в лужу с дождевой водой, как и компания состоятельных буржуа, по неведомой причине не способных выйти из гостиной на протяжении дней.
Вот так и получается из человеческой жизни «смутный объект желания».
А напоследок предоставим слово тем, кому часто приходится быть свидетелем творческого житья и даже более объективно фиксировать его составляющие — родственникам.
Мария Рива откровенно расписала, каково быть дочерью Марлен Дитрих. Мать глазами дочери вышла натурой противоречивой и величественной, как и весь Голливуд того времени. Получилась одна из самых скандальных биографий в мире кино, через край наполненная откровениями. Сама же Мария страдала от того, что не могла жить обычной жизнью, и желала просто гулять с мамой по улице, однако та «отбрасывала слишком большую тень».
Великий актер глазами родного брата. Анатолия Солоницына называют «человеком пробуженной совести» за его отношение к жизни и работе, поэтому действеннее его собственных слов окажется взгляд со стороны. Такая возможность есть в «Странствиях артиста», где Алексей Солоницын описывает своего брата на съемках самых заметных картин от «Андрея Рублева» до «Восхождения».
Книга Элинор Копполы, жены режиссера Фрэнсиса Форда Копполы, касается одного определенного периода, зато какого… Многострадальные съемки «Апокалипсиса сегодня» уже стали едва ли не известнее самого фильма — столько препятствий и невероятных в несуразности событий они вместили в себя, а в филлипинских джунглях, в общем-то, год считается за два.
В книге-дневнике «За спинами наших картин» каждую строчку тоже можно смело умножать на два, потому что речь идет о братьях Дарденнах, но представлены записи только одного из близнецов, Люка. Так что это одновременно и биография, и автобиография — в целом и о работе в кино. На этом и закончим.
